Лао Ча Ван и Хэй Улун
22.10.2018
Анисовый чай: польза и свойства
23.10.2018
Начать с того, что чай – вообще не китайское изобретение. Он попал к древним китайцам от народов, населявших юго-западные окраины китайской цивилизации, и долгое время оставался напитком простонародья. На первых порах чайные листья даже не заваривали в чайнике, а просто варили в лохани и ели ложками, как суп. Не слишком эстетично, но тонус поднимает. Постепенно новый напиток привлекает к себе внимание ученых, которые, как и положено культурным людям, открывают в нем эстетические качества. Наконец, наступает момент кристаллизации традиции: в конце 8 в. Лу Ю, страстный энтузиаст чайного дела, создает «Канон чая». в котором зафиксированы основные правила культурного чаепития и его духовные принципы, простые и бездонные: смирение, утонченность, чистота и покой души. Далее следует этап совершенствования чайной традиции и ее распространения на самые разные области общественной жизни: множатся сорта чая, чаепитие и его принадлежности входят в повседневную жизнь ученой элиты и даже религиозный культ – чай подносят богам. Тот же чай начинает играть роль универсального средства и символа человеческого общения: чашкой чая встречают гостей, многочисленные чайные в городах становятся популярнейшим местом встречи людей всех сословий и, пожалуй, самым демократичным заведением старого Китая: сюда пускали даже последних бедняков, которым разрешалось допивать то, что оставили в чайниках платежеспособные посетители. Еще и сегодня «чайным собранием» на Тайване называют неформальные встречи, что называется «посиделки», сослуживцев и единомышленников.
Образованные верхи привносят в чаепитие свои вкусы и культивируют его как форму изысканного общения, доступного только начитанному и возвышенному мужу. В 16 в. ученый Фэн Кэбэнь, приводит список из 13 «добродетелей» образцового чаепития, где на первом месте стоит «отсутствие суетности», а на втором – «общение с дорогим гостем». Одно, действительно, подразумевает другое. Ведь по-настоящему близкие люди не столько говорят, сколько молчат о том, что их соединяет! Вот и принимать «дорогого гостя» полагалось не во внутренних покоях дома, что, по китайским понятиям, попахивает фамильярностью, а в саду, на фоне живописного вида. Хозяин и гость садились боком друг к другу, имея перед собой общий пейзаж так, что, казалось, весь мир вовлекался в беседу друзей. Разнообразие мира обещало неисчерпаемость моментов открытия его красоты.
Правда жизни никогда не дана, но всегда приходит, извечно возвращается к тому, кто бодрствует духом и умеет быть, как говорили древние даосы, «таким, каким еще не бывал». Она есть потому, что ее нет. Вот почему тонкий, едва уловимый, но отличающийся таким богатством оттенков чайный аромат стал в Китае, так сказать, фирменным знаком полноты общения и вместе с тем религиозного прозрения, особенно среди последователей чань-буддизма. «Вкус чая – вкус чань!» – гласит популярная чаньская сентенция.
Красота чаепития сродни музыке самого бытия – бесконечно разнообразной, как мир, и утонченной, как гармония небесных сфер, улавливаемой только безупречно бодрствующим духом. В этом мире музыкальных соответствий важна четкость не определений, а отношений: всякое слово и всякий жест в восточном чаепитии исходят из глубины сердца и выписываются с каллиграфической точностью. Здесь значимы решительно все нюансы восприятия.
Помимо десятков сортов чая на все случаи жизни и любой вкус, знатоки принимали во внимание и цвет, и форму, и фактуру как чайных листьев, так и чайной утвари. Чай могли ценить даже за то, что его листочки издают приятный звук, когда их насыпают в чашку. Следовало позаботиться и о подходящей воде, ибо, как говорят в Китае, чайник – отец чая, а вода – его мать. Для китайского чаепития особенно подходят свежевыпавший снег, жидкость, стекающая со сталактитов (своего рода молоко Матери-Земли), или роса на бамбуке, ибо бамбук считается родным чаю растением. Выбор чайников тоже дает простор фантазии и по форме, и по материалу, и по цвету. На Тайване можно встретить даже чайники высеченные из камня.
Вообще чай и каллиграфия – два универсальных образа культуры и средства общения в Китае. Помню, как я был удивлен, когда, выехав впервые в китайскую деревню в ста с лишним километрах от Пекина, чтобы познакомиться с местными новогодними обрядами, увидел, как в первый день нового года крестьяне своими потрескавшимися, заскорузлыми пальцами тружеников пишут в подарок друг другу каллиграфические надписи «в древнем стиле». Какое органичное, мгновенно реализуемое, не требующее больших затрат и сложных орудий, подлинно всенародное единение художественного творчества, литературы и социального ритуала! Европа ничего подобного не знает.
К эпохе позднего средневековья чай завоевывает соседние с Китаем страны – Корею, Японию, Монголию, Тибет, и в каждой из них складываются свои самобытные традиции чаепития. Чай, таким образом, служит самопознанию народного духа. А в прошлом столетии, с распадом традиционного общественного уклада, начинается период смелых экспериментаторов на заданные темы чайной культуры: знатоки чая и керамисты соперничают в создании своих оригинальных стилей «чайного искусства», культура чая становится все более разнообразной и индивидуализированной. Сегодня ландшафт этой почтенной традиции напоминает пейзажи южного Китая, где выращивают чай: горизонт обрамляют могучие горы, – элитарные традиции чаепития – которые поросли молодой буйной порослью современных чайных новшеств, тогда как внизу раскинулись плодородные поля – народный, бытовой субстрат чайной традиции, питающий ее элитарные проявления.
Два обстоятельства особенно примечательны в истории – в своем роде типичной – китайской чайной традиции. Эта традиция показывает, во-первых, что практика, реальный опыт предшествуют пониманию и скрытно предопределяют его. Во-вторых, речь идет о практике по-своему универсальной, пронизывающей все стороны культуры. Отсюда несколько непривычный для нас вывод: китайцы живут не идеями и доктринами, а действительной, с полной непосредственностью и, если можно так сказать, самим присутствием тела удостоверяемой правдой жизни. Они ценят не умное, а долговечное, не знание, а удобство (учитывая, что это слово имеет и моральный смысл). Вот и чаепитие в конце концов доставляет чисто физическое удовольствие, причем духовные и эстетические ценности отлично сочетаются в нем с целебным воздействием и общественной пользой, ведь чаепитие, напомню, – это могучее средство социализации.
Разглядывая ландшафт чайной культуры Китая и сопредельных стран, не перестаешь удивляться его необыкновенному разнообразию при наличии некой общей, неопределимой в понятиях, но безошибочно ощущаемой основе. Вот где почти физически чувствуешь ускользающее присутствие, как говорили в Китае, «одной нити» бытия, которая сшивает в единую ткань все явления жизни. Правда чаепития наполняет все грани опыта: тут важны и чайные приборы, и сорт чая, и способ заварки, и место чаепития, время года и суток, и, конечно, личности его участников. Все это – знаки настроения, которое, подобно музыкальной тональности, придает неповторимую эмоциональную окраску главному событию жизни – встрече сердец.
В национальных традициях чаепития, как в фокусе, отразилось своеобразие породивших их культур. Дальше всех пошли японцы, вообще склонные утрировать попавшие к ним из Китая культурные формы. В Японии чаепитие получило высокий статус «пути чая» (в Китае говорят об «искусстве чая») и стало жестко формализованным, даже религиозным ритуалом, призванным демонстрировать духовную просветленность в буддизме дзэн (кит. чань). Нужно быть, как японцы, вечным и наивным учеником в душе, чтобы с неуклонной тщательностью исполнять все требования этого продолжительного, непробиваемо торжественного, но по смыслу своему совершенно бесхитростного, как детская игра, действа. Глядя на служительниц чайной церемонии, превращающих самые обыкновенные и, по сути, чисто практические движения в священнодействие, невольно думаешь, что подобная безупречная серьезность вряд ли найдет сочувственный отклик в разудалой, вечно рвущейся куда-то русской душе. Впрочем, одна деталь японской чайной церемонии меня поразила: вода, которой принято совершать омовение рук перед церемонией, стекает в специальный колодец из камней, и ее гулкое журчанье создает необычный эффект звучной глубины.
В отличие от изолированных на островах японцев китайцам, как жителям этнически пестрого континента и подданным империи, чужда нарочитость и приверженность к форме ради формы, ведь все нормативное и должное общепонятно, а потому легко становится вульгарным и пошлым. Смысл ритуала для них как раз и состоит в том, что правда жизни не имеет установленного выражения, но растворяется в спонтанности существования, столь же доступной всем, сколь и непостижимой. Другими словами, для китайцев не жизнь подражает искусству, как в Японии, но искусство есть продолжение жизни – возвышенной, наполненной сознанием и сознательно прожитой, а потому вобравшей в себя вечность, вечно длящейся жизни. Чем меньше манерности в общении (даже если, как бывает в России, речь идет о демонстративном пренебрежении этикетом), тем оно подлиннее: вот секрет китайского жизненного идеала, который кажется со стороны, как выразился один китайский художник, «труднодостижимым простодушием».
Время от времени я заглядываю в гости к учителю Дай Чжуси – известному на Тайване керамисту, каллиграфу, художнику и, конечно, поклоннику «чайного искусства». Его магазинчик забит чаем и продукцией его керамической мастерской, на стенах – написанные им картины и надписи. Учителю Даю уже под семьдесят. У него живые, сияюшие глаза и тонкая длинная бородка, какую положено носить китайским мудрецом. Он всегда сидит за чайным столиком в окружении дюжины чайников под собственноручно исполненной надписью: «Созерцай самодостаточность в себе». Своим самым удачным произведением учитель Дай считает «чайники пяти стихий» – элегантно-пузатые чайники с металлической ручкой (стихия металла), леревянной крышкой (дерево) и собственно керамическим сосудом (земля). К чайнику, естественно, прилагается вода и огонь. Но меня больше поражает их цвет – густой, сочный и чистый, словно выявляющий желтизну в желтом, синеву в синем и т.д. Непритязательная и несколько старомодная обстановка в лавке учителя Дая и его столь же непритязательный вид намекают на что-то главное, невыразимое в жизни этого поклонника чая – на жизнь, слившуюся с нескончаемой работой художника, наполненной одухотворенным чувством, свежестью целомудренного сердца и потому навеки впечатавшей свой сердечный узор в поток будней.
«Что отличает чайную культуру Тайваня?» – спрашиваю я учителя Дая. Тот без раздумий отвечает: «Во-первых, чаепитие у нас – дело всенародное и притом способное угодить вкусу каждого. А во-вторых, традиции чайного искусства на Тайване никогда не прерывались, и теперь мы можем кое-чему поучить даже китайцев на континенте».
Повсюду для чаепития используется специальный прибор в виде миниатюрного столика с горелкой и водостоком. К столику прилагаются бамбуковый стакан с пинцетом для чая и салфеткой. А вот чайные у каждого народа свои. Посетив десятки подобных заведений в Японии, Китае и на Тайване могу засвидетельствовать наличие заметных различий между ними. Японские чайные более или менее тщательно копируют стиль чайной церемонии. В континентальном Китае модна обстановка в прихотливо-примитивистском духе, слегка напоминающая европейское рококо. Массивные, сучковатые столы и кресла приковывают взгляд «спонтанно-причудливыми» очертаниями. Они покрыты наростами и наплывами, как бы не держат форму, расплываются в пространстве, но имеют полированную поверхность.
Что же касается тайваньских чайных, то они ориентированы на простоту крестьянского быта, что, конечно, не лишает местную культуру чая своей особенной утонченности. На то есть сразу несколько причин: отличные природные условия для выращивания лучших, высокогорных сортов чая, достижения селекционеров, экономическое процветание, которое дало островитянам время и деньги заниматься «чайным искусством», а главное – обилие живописных, сплошь покрытых курчавой порослью гор, что позволяет сделать чаепитие достойной кульминацией романтической прогулки на лоне природы. Другая черта местной чайной культуры – ее откровенный практицизм, соединение чаепития с коммерцией. К примеру, в последнее время при магазинах известной сети чаеторговли «Тянь жэнь» (что значит «Небесная гуманность») появились кафе, где можно поесть в окружении предметов чайной культуры. /
Как большинство тайваньских городов, Тайбэй окружен горами, и для любителей чая главная среди них – гора Маокун на юго-восточной окраине тайваньской столицы. Здесь выращивают несколько отменных сортов чая. В местном «Центре чайной культуры» можно ознакомиться с тайваньским чайным царством и непростой технологией чайного производства, включающей в себя до полутора десятков операций. Тут же зал для проведения лекций, конференций, показательных чайных церемоний и т.п. Но большую часть времени здание центра почти безлюдно: публика предпочитает проводить время в рассыпанных по окрестным горам деревянных, дачного вида, чайных, откуда можно любоваться бирюзовым закатом, сгущающимся сумерками и светящейся вдалеке панорамой Тайбэя. Как ни подгоняет человека современная жизнь, ему положено жить поэтически на этой земле. И чайный аромат мало что значит без навеваемого маокунскими видами чувства мирового покоя и отдохновения.
Источник : http://teamountains.ru
