Ваби-тя. Часть 1

Для этого нужно обратиться к временам цзиньской династии (III в.), когда в Южном Китае (в юго-восточной провинции Юннань) начали употреблять отвар зеленых чайных листьев в медицинских целях. Иероглиф чай встречается еще в «Книге Песен», но твердо зафиксированный обычай питья чая возник не раньше первых веков новой эры. До этого, возможно, листья варили и ели. При Танах этот обычай стал весьма популярен, чай готовили из высушенных спрессованных листьев. В VIII в. известный литератор Лу Юй (728—804) написал «Чайный канон» («Чацзин»), книгу, ставшую важной вехой в истории чаепития в Китае, а затем в Японии. Наряду с практическими советами и указаниями по выращиванию, приготовлению и употреблению чая книга Лу Юя содержит антологию высказываний о чае китайских поэтов и ученых. Лу Юй широко прославился при жизни как чайный мастер, он почитался по всему Китаю не только как основатель Пути чая, но и как бог — покровитель кухни.

С момента появления чай стал в Китае средством даосского психосоматического тренинга. «Если пить чай постоянно, можно обрести крылья и научиться летать; если употреблять его вместе с диким луком, можно облегчить свой вес», — говорится в одном из древних трактатов. В некоторых текстах рассказывается, как после принятия определенным способом заваренного чая даос переносился на гору Пэнлай, остров бессмертных. Мистическое отношение к чаю сохранится и ко времени Иккю.

Элементы разработанного Иккю и его учеником Мурата Сюко сурового и простого чайного действа (вабитя) с давних пор наличествовали в Китае. Возможно, сам горький вкус напитка вызывал ассоциации с бедностью, заброшенностью и сдержанностью. По классификации Лу Юя чай относился к «темной и женственной» (инь) категории пищи. Это также найдет соответствие в японском культе тени и женственной элегантности.

В китайском Чань чай стал использоваться очень рано. Источники юаньского времени отсылают начало чайного ритуала в монастырях к мастеру Байчжану, тому, кто, возможно, сформулировал первый устав чаньской общины. Чай стал существенной частью в церемониальных службах по особым дням, например памяти Бодхидхармы. Популярная народная легенда, кстати, именно с ним связывает возникновение обычая чаепитий. Согласно ей, чайные кусты выросли из его век, которые он в ярости оторвал и выбросил после того, как обнаружил, что они смежились во время медитации. Кроме того, еще в танское время чай стал фигурировать в чаньских диалогах и ситуациях гунъанъ. Весьма популярным в Японии был следующий коан о мастере Чжаочжоу Цуншэне (яп. Дзёсю Дзюсин, 7 7 8— 897). Однажды он спросил вновь прибывшего монаха, был ли тот ранее в монастыре, и когда монах ответил, что был, Чжаочжоу предложил ему чашку чая. Затем он спросил другого монаха, был ли он ранее в монастыре, и когда тот ответил, что нет, предложил и ему чашку чая. Старший монах спросил его: «Учитель, почему так — в обоих случаях Вы предложили монахам по чашке чая?» Чжаочжоу воскликнул: «О монах!» «Что, Учитель?» — отозвался тот. «Выпей чашку чая», — заключил Чжаочжоу.

Эта история показывает, что чай прочно вошел в каждодневную жизнь чаньских монастырей и был одним из слагаемых пути просветления.

В Японию чай проник очень рано — в эпоху Нара. Подобно дзэнскому учению, история чая на японской земле имеет отдаленные истоки. Первые и во многих отношениях сомнительные свидетельства сообщают, что чай подавался во время церемонии чтения «Махапраджняпарамита-сутры» в 729 г. при дворе императора Сёму. В том же VIII и начале IX в. привозили, согласно традиции, с материка чай монахи Гёки (670—749), Сайте и Кукай. Кукай писал о чае в своих стихах и был первым японцем, употребившим словосочетание «тяною», наиболее частое впоследствии обозначение чайного действа (букв.: ‘горячая вода с чаем’).

Монах Эйтю, проведший в Китае 30 лет и вернувшийся оттуда в 805 г., в 815 г. собственноручно, сообщает хроника «Нихон коки», заваривал чай и подносил его императору Сага с пожеланиями здоровья и процветания во время визита императора в храм Бонсякудзи в Карасаки на берегу озера Бива. На императора чай произвел благотворное впечатление, и он распорядился посадить чайные кусты во всех прилегающих к столице провинциях и даже на территории своего дворца.

О чае как средстве избывать горечь сердца писал в стихах опальный Сугавара-но Митидзанэ (845—903), для которого в его ссылке чай, возможно, был одним из немногих утешений. Но вспыхнувшее среди знати увлечение чаем к началу X в. погасло, возможно, в связи с закрытием страны в 894 г. Последнюю точку в истории хэйанского чая поставил некий Рёгэн (912—985), настоятель Энрякудзи, главного монастыря Тэндайской школы. Несмотря на то что чайная плантация на горе Хиэй, принадлежащая Энрякудзи, была заложена основателем Тэндай — Сайтё и считалась древнейшей в Японии, в 970 г. Рёгэн исключил приготовление и питье чая из монастырского обихода. Возможно, попросту потому, что тот перестал отвечать вкусам.

Новый этап в истории японского чая связан (как и новый этап истории Дзэн) с именем Эйсая, который привез на родину чайные кусты и посадил их у горы Сэбуру в провинции Сага, а также в монастыре Сёфукудзи в Хаката и Кэнниндзи в Киото. Иккю в отрочестве проживал какое-то время в Кэнниндзи и, несомненно, видел эти кусты. Часть своих кустов Эйсай подарил монаху школы Кэгон Мёэ (1173— 1232), с которым был дружен. Мёэ посадил их в Тоганоо, северо-западнее Киото. Чай из Тоганоо около двух столетий считался самым лучшим (он так и назывался «основной чай» — хонтя), покуда в начале XV в. плантации в Удзи не превзошли его качеством.